В редакцию "БрянскToday" пришло письмо от журналиста, поэта и писателя Владимира Подлузского. Он попросил первым делом поздравить со столетним юбилеем коллектив "Брянского рабочего", в котором в семидесятые -восьмидесятые годы, работая в районках, иногда печатал заметки, зарисовки, статьи, стихи.
Владимир Всеволодович кратко рассказал свою биографию. Из Брянской области он уехал в Коми. С отличием закончил журфак Санкт-Петербургского госуниверситета. Был главным редактором нескольких республиканских изданий. Член Союза писателей и Союза журналистов России. Поэт. За роман в стихах "Тарас и Прасковья"удостоен звания Лауреата Национальной литературной премии "Щит и меч Отечества".
Сейчас живет в Сыктывкаре. Летом побывал на Брянщине, подготовил эссе. Публикуем произведения писателя без правок и сокращений.
Созвездие Русского Креста
Эссе
Часть первая
Раздобрело шоссе Брянск-Новозыбков. Блистающий на солнце асфальт жирно расчерчен белыми линиями. С вычурной современной геометрией и нерусским шиком. Гуще подбегают к большаку берёзовые рощи и дубравы, пахнущие сентябрьскими боровиками и сыроежками. В Москве, утверждают приехавшие на выходные земляки, за лукошко белых можно тысяч десять огрести. В железнодорожной Унече за ведёрко, не торгуясь, отвалят восемь сотен. Выходит, провинция беднее столицы раз в двенадцать. С утра иномарками полны урожайные урочища. В лес двинули многие чиновники и обслуга. Его Величество Гриб гордо восседает даже на первой странице суражской районки. Рядом с губернатором. А на второй полосе агрессивно насупились мясные австралийские и бразильские бычары, принадлежащие крупной мироедской фирме. Чужие рога и копыта пришли на смену отечественному скоту и общественному строю. Вот вам и вся постсоветская экономика. Об идеологии молчу. Её тут боятся, как чёрт ладана.
Трасса обросла заправками, стоянками, кафешками. С вывесок нахально прёт английский, пытаясь »перекричать» кириллицу. Встречных машин не столь много. Исчезли украинские, болгарские, румынские, польские и прочие западные номера. Санкции. Изредка мелькнут лишь белорусские грузовики. Но доты, ощетинившиеся в девяностые у постов ГАИ пулемётами сквозь маскировочные сети, улетучились.
Мы мчим по федеральному шоссе М-13. На мой взгляд, самому главному тракту на дальней обочине России. Несущемуся параллельно юго-западной границе с Украиной. Своеобразная БАМ (Брянская автомобильная магистраль). Она приведёт и в Киев, и в Минск, и в половину столиц Евросоюза. Чуть не вырвалось в добрую. Да какие же они все добрые? Вот почему тут ране строили доты. За ближними полями-лесами клацает золотыми кащеевыми челюстями НАТО. Не зря в соседние Клинцы, откуда до Киева рукой подать, не таясь от СМИ, восторженно и нахмуренно о том написавших, перевели с Урала одну из самых боевых бригад. Из прославленного города кожевенников и ткачей, посылавших от всего сердца Ильичу отрез на костюм, в Гражданскую Щорс напрямки ходил отбивать у немцев для хохлов стольный град Незалежной вместе с Лысой горой и Козьим болотом. (О Лавре и памятнике Владимиру тогда мало вспоминали). На службу из округи соединение вовсю зазывает контрактников. Слава Богу, крепких парней с пудовыми кулаками, выросших на грибах, бульбе и парном молоке, тут пока хватает.
Племянник нашего водителя Ивана Васильевича тоже записался. Работать-то особо негде. Московские строительные вахты, в годы активного чернобыльского полураспада рекрутированные из местных городков ушлыми прорабами, распались. Белокаменная всё больше предпочитает «чёрную» рабсилу. Осколки шабашников безуспешно пытаются конкурировать на малой родине. Тучные времена, когда и здесь, на коттеджах нуворишей, можно было за лето зашибить тысяч по семьсот, минули. Потому возводят хоромы недавние вахтовики больше для себя. Вколачивая гвоздями последние московские накопления в уютные теремки, отделанные самыми модными материалами. Даже ночные цветные подсветки стен устраивают. Закупают сайдинг и прочие «инги» обычно в Клинцах. Дешевле. Сами Клинцы тоже с трудом узнал после тридцати лет расставания с ними. Современные кварталы, круто взятые в оборот зодчими. Такое ощущение, что большинство их училось на Западе. Строят, а чаще перестраивают, на Брянщине много. Как правило, орудуют новые хозяева усадеб. Куда подевались тысячи старых владельцев, история умалчивает.
Захватчики во все времена тут прокатывались на Малороссию и Центральную Россию. Позади осталось Рюхово, через которое Карл вёл скандинавов на Полтаву. Путь его войска усеян тысячными могилами, называемыми в народе шведскими. А русского – бессмертной пушкинской поэмой. Через десяток километров мелькнули Лыщичи, где произошло одобренное Лениным братание русских и немцев после Брестского мира. Помирились. А потом рогатые каски явились сюда вновь с ещё большим огнём и более острым мечом. Жаль, на Западе забыли, чем блицкриг кончился. Невольно так в те дни думалось. Ведь на каждом шагу говорилось о предстоящей годовщине освобождения Брянщины от фашистов. Победу новые власти не посмели опошлить.
Ещё, кажется, брянцы берегут церковь и национальную поэзию. Курировать строительство величественного храма на холме в Клинцах поручили аж спикеру областной Думы. Председатель, как пишет пресса, мечтает нарядить собор в зелёный мрамор. А вице-губернаторы охотно встречаются с сестрой поэта Николая Мельникова Валентиной Алексеевной.
Всем миром в канун победных празднеств устраивались специальные субботники. В вечерний час «ч» по райцентрам грянули салюты. (Может, и лишние). Не могу не приветствовать открытие в День семьи в Сураже памятника Петру и Февронии.
Короче, в здешних краях то кипит, то чахнет обычный, полный противоречий, капитализм, который народ пытается приспособить под свои нужды. В конце концов русский люд его перемелет и сделает чем-то средним между крайних измов. «Привыкаем понемногу»,- через час заявит мне однополчанин Николай Самсоненко, потомственный крестьянин с дипломом сельхозтехникума, который по ночам ныне альма-матер и сторожит. Для меня он стал прообразом главного героя моего романа в стихах «Тарас и Прасковья», удостоенного премии. Вздыхаю, поздно узнал, что Коля всю службу пронёс в обложке комсомольского билета православный крестик, врученный бабушкой перед призывом. Такой штрих к портрету героя упустил. К нему, собственно, мы с женой и едем в гости. Почти полвека не виделись после срочной службы сержантами в нижегородском Мулино и Запорожье. Хочется ещё повидать Заслуженную учительницу России Татьяну Сивенок, которая отдала пару десятков уроков литературы в старших классах Замишевской школы пропаганде повести Николая Иванова «Золотисто-золотой» , поэмы Николая Мельникова «Русский крест» и моего романа. Выбор произведений объясняет в роно и на областных совещаниях просто – писатели-земляки! И высокие брянские собрания Татьяне Александровне аплодируют.
Встретить славного педагога не удалось. Однако она сама попросила гостеприимную супругу Самсоненко с девичьей фамилией Шевченко (!) позвать меня к телефону. Обрадовала, что в тот день по случаю визита поэта в их края два часа рассказывала старшеклассникам о моём творчестве. Даже цитировала стихи из специальной папки, собранной из публикаций в «Российском писателе» и в других московских изданиях. А назавтра школярам вкратце передала наш диалог.
Дело, конечно, не во мне. К художественному слову тут всегда питали благоговейное почтение. Обустроили дом-музей брянского поэта Ильи Швеца, родившегося в соседнем Синем Колодце. Устраивают всенародные праздники в честь Ильи Андреевича, которого в своё время печатала даже «Правда».
Пока же наш путь лежит на посёлок Мамай, названный именем недоброй памяти побывавшего тут далеко не с дружественным визитом ордынского хана. Там последний крупный русский перекрёсток. Направо – Климово, самый ближний к Киеву русский городок. Налево – Новозыбков и Тростань.
Большое и богатое, с изрядной цыганской прослойкой, село. Здесь и живут Николай Иванович с Валентиной Васильевной. А ещё с тремя сыновьями, женатыми на учительницах и поселившихся неподалёку. Одна из невесток –Татьяна – филолог, профессионально объяснившая родителям мужа суть «Тараса и Прасковьи». (Многовековые отношения России и Украины).
Самую младшую внучку, восьмую для бабушки с дедушкой (пятеро мальчиков и три девочки), старший сын Александр решил назвать Прасковьей. Конечно, в честь героини романа, посвящённого отцу. Об этом нам Александр Николаевич, заскочив поздороваться, и заявил торжественно. Старшая его дочь Екатерина уже заканчивает в Москве Губкинский университет и мечтает работать в одной из лабораторий «Лукойла». Жених у Кати тоже губкинец. Злынковский земляк Николая Мельникова. Родина поэта километрах в двадцати от Тростани. За следующим перекрёстком трассы с мистическим номером М-13. Кстати, напротив Злынки посёлок Вышков со спичечной фабрикой. Чуть не на границе, где (не дай Бог) достаточно одной спички…
Кстати, вон уже блистает красным глазом мамайский ретранслятор, выкачивающий последние гроши из клиентов сотовой связи. Сябры, жалуются земляки, тоже охотно залезают в карман российского абонента. Когда тот приближается к границе. Без паспорта такой вояж лучше не устраивать. Мобильный наряд в зелёных фуражках может отправить вас до выяснения личности в кутузку.
Идеально синее небо над шоссе обильно пронзают инверсионные следы военных самолётов. Того и гляди, перед носом сядут. Идут российско-белорусские учения, изрядно напугавшие Украину и Прибалтику. Самих войск нет. Лишь на гладких от тонкой обработки супесных плантациях иностранные комбайны споро ссыпают картошку в импортные самосвалы. Она буйно родит на туках. Вдоль дороги доспевают гречиха и кукуруза. Фермерские. Людей на полях, как раньше, не видать. Неужели и впрямь наступает эпоха роботов, запрятанных в кабины. Толпу работниц, весело спешащих на обед, видел только под Суражом. Обслуга местной колонии. Вполне себе дамочки.
Дорога щедро отмечена перекрёстками. Плотность населения здесь не смотря ни на что одна из самых высоких в России. Места-то ангельские. Красивые и богатые. Со всё более ощутимым веянием недалёкой лесостепи и первым приближением к настоящему югу. Виноград на юго-западе Брянщины в последние годы растёт так же уверенно как лещина. Не исключаю, что напряжённость на границе повысила климатический градус. Или всё произошло наоборот. Тайная связь явно есть.
Любая дорога в России – русский крест. И не потому, что у неё много перекрёстков. Лучи каждого уходят в десятки деревень. А порой и городков. Иногда умерших полностью. Иногда наполовину. Заросших лопухами, кустарником и даже вполне оформившимися лесками с гадюками и прочей нечистью. В некоторых, как в суражской Поповке, в престольный праздник Рождества Богородицы, созвонившись, со всей страны, собираются земляки. Прямо посреди бывшего села, распугав змей и выкосив полянку, устраивают складчину, поют песни, читают стихи.
Мне рассказали, что нынешней осенью даже спели «Поставьте памятник деревне». Признаться, от сообщения мороз прошёл по коже. В те дни очень часто звучали для меня знаменитые мельниковские строки. Например, при встрече в родном унечском Рохманово, выживающем только благодаря посёлку, построенному на околице для чернобыльцев-переселенцев. С одноклассниками Виталием и Владимиром Долгими. Подполковником и прапорщиком в отставке.
Володя после Плесецка ещё лет десять преподавал историю в Ярославле. Жаловался, что классы в исконно русском городе изрядно почернели. Побывав в предбаннике космоса и, пройдя у Волги «реабилитацию», решил спуститься на отчую землю. (Сыновей поднял. Один офицер. Второй в ресторанном бизнесе). Купил с женой Любовью, уроженкой соседней деревеньки Платково, в родном селе домик-дачу и построил баньку. В Унече приценивается к квартире. Теперь в Рохманово живут семьями три брата и две сестры. Выставляют в интернете дивные местные пейзажи и снимки осенних огородов, густо уставленных мешками с картошкой.
Виталий на несколько месяцев приезжает к маме Марии Семёновне. Помочь по дому и огороду. Сказал мне, что он, человек с тремя высшими образованиями, всерьёз стал штудировать отечественных историков. Ищет ответы на трудные русские вопросы. Кажется, тоже подумывает с супругой перебраться из Челябинска в родные края.
Мечтали о памятнике деревне и на юбилее в суражской Красной Слободе. В доме друзей семьи. В беседе с двоюродной сестрой, известной народной целительницей и большой любительницей русской поэзии. Всё указывало на то, что пора собираться в дорогу. На ту самую БАМ.
Часть вторая
Я начинал понимать, что по ней передвигается, где медленно, а где побыстрее, наша сегодняшняя национальная судьба. Не по той ли причине тракт расширили?! Шоссе М-13 – настоящий Русский Крест. Вдоль него проходит нефтепровод «Дружба». Образно говоря, крест и висит на той тонкой просаленной нитке, подпитывающей нацию и, в первую очередь олигархов, зелёной валютой.
По этой брянской дороге, от калужской Оптиной Пустыни до места упокоения Николая Мельникова, его родного злынковского села Лысые, в микроавтобусе, выделенном вместе с сопровождением самим духовником Патриарха схиархимандритом Илией прошествовал добротный крест из морёного дуба. Он словно осенял сотни больших и малых деревень, среди коих и моё Рохманово, веками стоявших тут и в последние годы сильно обветшавших. Потому что нагрянули «иных времён татары и монголы». Говорил он не о смерти поэта, а о будущем русском возрождении. Ведь о том, собственно, и поэма Николая Алексеевича.
Почему же святой старец соучаствует в посмертной судьбе великого русского поэта? Именно Илия в своё время, прочитав доставленный в знаменитую обитель самиздатовский вариант поэмы «Русский крест», благословил её на издание там же, в Пустыни, десятитысячным тиражом. Очень хотел познакомиться с автором. Помог Вадим Цыганов, муж известной певицы, поэт и скульптор, один из авторов памятника Андрею Первозванному. Часто бывавший в Пустыни и знакомый с Илией. Совершенно случайно на одной из выставок он разговорился с уже известными братьями-художниками Игорем и Александром Сушенками. Посетовал, что Илия по всей стране разыскивает автора поэмы «Русский Крест». «А мы знаем его, он ведь наш земляк и друг», - обрадовали Вадима брянские родом живописцы.
Так осенью 2003 года Божьей волей Николай оказался в Оптиной Пустыни. Стал большим другом Илии, написавшим к одному из изданий поэмы тёплое и мудрое предисловие. Говорил о русских, погибающих в безверии и из руин возрождающихся. Считал, что поэму должны прочитать как можно больше людей. Позже Игорь Сушенок утверждал, что Мельников хотел в тех краях купить себе домик, снять по поэме фильм. Писал сценарий. Сам хотел сыграть главную роль Ивана Ростка. Собирающего по деревням гроши на строительство храма и подло убитого. (Всё-таки закончил ГИТИС и уже снимался в роли простого солдата в «Батальоны просят огня»).
Там же неподалёку от Пустыни, в Козельске, его на автобусной остановке в мае 2006 нашли мёртвым с широко открытыми глазами. Все, в том числе и родная сестра поэта Валентина Шаронова-Мельникова, с которой я на днях несколько раз общался по телефону, утверждают, что Николая убили. Нет, не зря даже татары, как мы знаем из истории, прозвали Козельск злым городом. В годы страшных «реформ» тут убивали иноков, и, как видим, дотянулись до поэта. Видимо, от всех нашествий по ангельским местам Руси остаются занозы, которые потом вонзаются в сердца лучших русичей. Оттого, может быть, как противоядие, возникают на полях былых битв с врагами православные Пустыни. Понимал это и Илия, который был против расследования. Сказал лишь, что всем будет своя награда. Имел в виду наказание.
Между прочим, фильм
