- Ты где живешь?
- На Чермете.
- А это где?
- Это... на Чермете.
Чермет начала 50-х был совершенно особым, как сказали бы сегодня, муниципальным образованием. Вроде и Брянск, а по существу - пригород, причем довольно обособленный пригород. «Пошли в город», - говорили у нас, направляясь в центр. О том, где проходит граница между «городом» и Черметом, среди брянской шпаны шли ожесточенные споры, часто доходившие до драк. При этом все доказывали свою принадлежность именно к Чермету, а уж никак не к «городу». «Городским» почему-то быть никому не хотелось.
«Черметообразующими» были три улицы - Ленина (ныне Фокина), Советская, Пролетарская - и куча примыкающих к ним улочек, проулков и тупичков. Бесспорно черметовская территория начиналась от нынешнего роддома. Впрочем, роддома тогда еще здесь не было, на этом месте за дощатым забором гнездилась какая-то заготконтора. Помню, как мы пацанами лазили туда воровать (или как у нас говорили, тырить) моченые яблоки из огромных дубовых бочек, стоявших прямо у забора.
В этот забор был встроен деревянный продуктовый ларек: одно окошко на улицу и узкий подоконник, он же - прилавок. В ларьке продавали хлеб, а иногда при большом стечении народа - муку и сахар. Это были очень дефицитные товары, и торговля ими сопровождалась извечным «Больше кило в одни руки не давать!» Поэтому за дефицитом приходили семьями: чем больше народу пришло, тем больше купили. Первыми у заветной будочки всегда оказывались вездесущие и всезнающие черметовские старушки. Они занимали очередь и неслись домой поднимать семейство. В считанные минуты сбегался весь Чермет, от старого до малого.
- Что давать будут?
- Муку.
- Да нет, сахар! Клава сказала, что, может, даже гречку привезет.
- Иди ты!..
- Говорила...
Вокруг толпы, которая еще не стала очередью, сновали мы, малолетняя черметовская шпана. Это был наш звездный час. Мы тогда еще не знали слова «бизнес», но именно этим и занимались. Каждый спешил договориться с несколькими семьями и на время становился «их ребенком», а это лишнее кило продукта!
На Чермете жило не так уж много народа, взрослые все отлично знали друг друга. Другое дело - дети. Кто чей, знали только родители да самые близкие соседи, а сосед соседу, как известно, глаз не выклюет. Поэтому у ларька все семьи становились очень многодетными. Эта кратковременная многодетность и приносила нам прибыль: кулек слипшихся подушечек - восхитительных конфет с начинкой из повидла.
Торговля начиналась только после прибытия участкового милиционера. Тот по-хозяйски шел сквозь толпу, у ларька резко на каблуках поворачивался кругом, а толпы уже не было - была длинная колонна людей, как на первомайской демонстрации. Участковый делал еще один поворот, стучал в окошко ларька, и звучало заветное: «Клава, давай!»
Клава пересчитывала по головам первую семью, включая «временно усыновленных», и отвешивала соответствующее количество килограммов дефицита. «Приемные дети» тут же получали вознаграждение и... мчались к новым «родителям». Через какое-то время Клава пересчитывала их уже в составе другой семьи. Это продолжалось до тех пор, пока не кончался товар в ларьке... Кстати, именно у этого ларька я, трехлетний пацан, впервые оценил великую силу культуры, точнее, культурности. Моя бабушка Дуня учила меня здороваться со всеми взрослыми: «Культурный мальчик должен уважать старших». Бабушка для меня была авторитетом, и я говорил «Здрасьте, дяденька (тетенька)» каждому встречному-поперечному. В том числе раз десять на дню - здоровенному старшине милиции с пышными буденновскими усами. Получив очередное «Здрасьте, дяденька», он неизменно отвечал: «Здравствуй, здравствуй, племянничек!»
Однажды, когда в ларек в очередной раз завезли дефицит, бабушка как-то вовремя не сориентировалась, и мы с ней оказались в самом хвосте очереди. Магическая фраза «Всем не хватит» буквально висела над толпой, народ начинал звереть, и участковый вызвал на подкрепление того самого старшину. Старшина пошел занимать стратегическую позицию и тут же получил мое «Здрасьте, дяденька!».
Оглянувшись, старшина сразу понял всю безнадежность нашего с бабушкой положения. И тогда он вдруг одним движением могучей руки отодвинул всю очередь от ларька и поставил нас к самому прилавку. Очередь даже не пискнула - власть в те времена почитали.
Я и сегодня стараюсь со всеми здороваться. Но, видимо, не с теми - никто не продвигает меня к заветному ларьку...
Так вот, этот ларек был важной точкой на карте Брянска 50-х - пограничным столбом между «городом» и Черметом. Возможно, кто-то из старожилов будет спорить: мол, граница Чермета проходила гораздо ближе к центру, где-то возле тюрьмы или стадиона «Динамо». Не верьте! Это происки тех, кто мечтал жить на Чермете, но - не повезло. А нам, черметовским, чужой земли не надо, зато своей вершка не отдадим! Что мы не раз доказывали собственными кулачонками в жестоких пограничных боях. Так что еще раз утверждаю: пограничным столбом был именно ларек. По одну сторону ларька жили «наши», по другую - «ненаши». Даже взрослые, стоя в очереди, признавали это деление. А с очередью не поспоришь - себе дороже.
...Хотя где она сегодня, эта очередь, где конфетки-подушечки - награда за «усыновление», где тот ларек? Давно нет того ларька. А Чермет есть, куда ж он денется!.. Те же три основные улицы, только одна сменила название. Много новых улочек с новыми домами. Есть даже своя площадь и свой университет... Чермет давно уже не пригород, а чуть ли не центр города.
А когда-то пустыри составляли основу черметовского ландшафта. Сразу после «пограничного» ларька булыжная мостовая превращалась в грунтовую проселочную дорогу, по сторонам которой - дома, бараки и сарайчики, приспособленные под жилье.
Бараки, как, впрочем, и все черметовское жилье, - тема особого разговора. У моей семьи по местным понятиям жилье было хорошее: коммуналка на три семьи в двухэтажном бревенчатом доме на два подъезда. Десятка два подобных домов построили здесь пленные немцы для комсостава авиационного полка, который размещался сразу за оврагами. В 60-е годы военный аэродром стал гражданским, а сейчас его вообще перенесли за город. Но в 50-х мы, мальчишки, с восторгом любовались сквозь колючую проволоку взлетами и посадками серебристых «ястребков».
Видимо, военных летчиков оказалось меньше, чем предполагалось, и часть построенных для них домов отошла к городу. Городское же руководство передало квартиры самым нужным и важным организациям. Как ни странно сегодня это слышать, но самым нужным для послевоенного Брянска был признан театр - ему выделили целый дом, в котором мои родители, работники театра, получили комнату. Это была неслыханная удача - проходная комната!
В другой комнате жила другая семья, и, чтобы попасть к себе, они ходили «через нас». То были молодые артисты, к ним часто приходили гости, пели, танцевали, порой до утра. Иногда они заглядывали к нам, спрашивая: «Мы вам не мешаем?» - «Да нет, что вы, все нормально!»
Третья семья имела отдельную комнату со своим выходом на общую кухню, где на длинных, сбитых из досок столах постоянно пыхтели примусы, а для серьезных готовок или стирок растапливали огромную плиту. Но плита потребляла много дров, а с дровами было туго, их берегли до зимы - отопление было ведь печное. О стирках соседей предупреждали заранее, чтобы те успели приготовить обед - во время стирки даже две семьи на кухне не помещались.
Жили, в общем, мирно кухонные скандалы, конечно, возникали, но не очень часто. Другое дело - в бараках. Там скандалы практически не затихали. И причины тому были.
Барак жуткая примета послевоенного Брянска. Длинное, с покатой крышей, сколоченное из досок строение, напоминающее коровник, внутри фанерными перегородками было поделено на небольшие «пеналы». В такой комнатке могло жить иногда до десяти (!) человек. В конце темного коридора находилась общая кухня, где в любое время дня и ночи кто-то возился. Именно из-за кухни жильцы барака ссорились, неделями враждовали, иногда даже дрались, но все равно терпели и верили в светлое будущее, когда государство решит жилищную проблему.
Правда, на государство надеялись далеко не все. С каждым годом росло число домовладельцев. Как эти люди ухитрялись, отказывая себе во всем, вопреки всевозможным административным препонам доставать стройматериалы, я до сих пор понять не могу. Такая стройка могла тянуться десятилетиями. Поначалу этих людей жалели, им сочувствовали, но после завершения строительства начинали завидовать и называть «кулаками». Власть тоже не жаловала эту категорию черметовцев, мучая их постоянными проверками и придирками.
Была на Чермете и своя элита - жильцы «прокурорских» домов. Несколько двухквартирных домиков было построено над самым оврагом для работников областной прокуратуры. В плане наличия каких-либо удобств эти дома ничем не отличались от остальных, но жилье в несколько комнат и без соседей по кухне было пределом мечтаний.
Однако если отбросить «квартирный вопрос», то в остальной жизни черметовцы мало чем отличались друг от друга. Все примерно одинаково мало зарабатывали, все кормились в основном со своего подворья, все держали кур и свиней, выращивали свеклу, капусту, морковку, спасительницу картошку - благо пустующей земли здесь хватало. По вечерам во всех семьях стучали швейные машинки - хозяйки что-то перешивали, перекраивали, пытаясь из протертых отцовских брюк «построить» сыну штаны с курточкой. Пошив же новой одежды для взрослых был вообще событием неординарным, наподобие шитья знаменитой гоголевской шинели: накопить денег, достать «мануфактуру», выбрать фасон, мастера...
Купить готовый костюм, по-моему, вообще было негде. Никогда не забуду, как рыдала моя мать над своим случайно порванным единственным крепдешиновым платьем, как всей семьей несли это платье к театральной портнихе и долго мудрили с реставрацией. Люди, способные что-то починить, вообще котировались очень высоко. Всеми уважаемый сапожник дядя Гриша чинил мои сандалии несметное число раз. Кроме платы в благодарность ему несли завалявшиеся в хозяйстве куски кожи, резины и всего, что могло сгодиться в его сапожном деле.
Бедно жил Чермет, трудно, но весело... Ax, как любили и умели здесь гулять! Но об этом как-нибудь в другой раз.
Владимир Бизюкин, старый черметовец
"Брянское время" № 29 (25-31 июля) 2002 год
Продолжение следует...
