В начале этого месяца журналист, поэт и писатель Владимир Подлузский прислал в редакцию «БрянскToday» своё эссе «Созвездие Русского Креста». Произведение набрало на нашем сайте тысячи просмотров.
На днях Владимир Всеволодович подготовил специально для «БрянскToday» историю создания романа в стихах «Тарас и Прасковья», а также его жизнь после выхода в печать.
Интересно, что вышедший в 2012 году роман можно считать пророческим - наш земляк (он ныне живет в Сыктывкаре) практически предсказал Майдан и последовавшие за ним события в Украине. Подлузский рассказал, что даже писал письмо-предупреждение Януковичу, однако оно затерялось в президентской администрации.
Публикуем новое произведение Владимира Всеволодовича без правок и сокращений.
Сказ о романе в стихах
«Тараса и Прасковью» писали тысячи брянцев и запорожцев. Я их только чуть-чуть отредактировал
Эссе
Икона осветилась
Тогда я был млад и глуп. Честолюбив. Как все поэты, гонялся за славой. Под лёгким хмельком на берегу могучей северной реки, куда я только что перебрался из Гордеевки, в творческом запале рвал советские «синие» деньги и обещал будущей жене написать громкий роман. Надеялся, что выйдет проза. Под стать шолоховской. Через три десятка лет зазвонили, сначала глухо, как из-подо льда хариусной Ижмы, притока Печоры, колокола поэзии. Музы давали о себе знать всё звонче и звонче. Звучали уже с буйных порогов Днепра у Хортицы, где я служил полтора года сержантом и встретил многих своих будущих героев. Под стать… Ну, сами решайте – кому.
На месте промёрзшего пустыря, на обрывках посеянных трояков, вырос сельхозбанк. В нём потом в сладком чине бухгалтера пересчитывала приваловские и прочие миллионы подруга жены. А однополчане иных времён, как я и предсказывал в «Тарасе и Прасковье», стали из гаубиц и миномётов обстреливать соседние с Запорожьем города и станицы Донбасса.
Ещё колокола мне пели про брянских красавиц, одну из которых я собирался выдать замуж за лихого парубка из приднепровских степей. Перебрал их в памяти добрую сотню, но ни одна не подходила под образ задуманной мною Прасковьи Шипикиной. Имелись лишь крохотки нужной внешности и внутреннего обаяния. По замыслу, героиня должна была стать литературной Параскевой-Пятницей, дочерью брянской партизанки и летчика, полковника-фронтовика. С полувековой книжной судьбой, начавшейся в начале семидесятых в возрасте семнадцати-восемнадцати лет и дошедшей до почтенной, всё ещё красивой матроны, дождавшейся уже в наши дни внуков. Объединяющей черты известной православной святой и живой русской девушки, родившейся на Брянщине, у границы с Украиной. Лучше всего в Климовском или Погарском районах, хорошо мною изученным по работе в местных газетах. В Пашины матери с русским именем Арина вполне годилась моя бывшая квартирная хозяйка из Погара Софья Ильинична Федосеенко, дочь комиссара партизанского отряда имени Чапаева и Александра Васильевна из унечского Рохманова, тоже партизанка, заведующая фермой. Родная сестра легендарного директора Брянской филармонии А. В. Шаповаленко. Некоторые черты взяты у старой разведчицы из климовского Рубежного, хранившей вместо икон в углу портрет Крупской. О похожей бабушке я писал очерк во Мглине. Однако Арина из романа верующая. Как и С.И.Федосеенко, в доме которой было немало старинных образов. Один лик в канун моего появления в её доме внезапно обновился.
Кое-что в образ главной героини Прасковьи внесли юные обитательницы тех районов. Однако самые красочные мазки внезапно добавила подлинная Любовь Б. из Запорожья, с кем лет десять назад как-то вдруг подружились на Майле.
Корни её из Климова. Бабушка Любы осталась круглой сиротой. Маленькой девочкой годика в четыре вместе с чуть старшим братом они пешком отправились в Киев к тётке. Я не могу представить - как, но они дошли, преодолев более двухсот вёрст. Брянский характер. Через годы внучка Люба оказалась на запорожской земле и вышла замуж за козака. Сама стала лихой и оказаченной. Она может, выталкиваемая змеями, плыть вблизи Хортицы по Днепру. Может взобраться по скользкой глине на крутую скалу кошевого атамана Ивана Сирко, обладавшего, по преданиям, сверхъестественной силой (характерник, маг, колдун). Наказывающего всех, кто решается потревожить полковничий покой. Бог отчаянную землячку пока милует.
Живёт Люба в квартире с видом на Днепрогэс и даже пару лет назад согласилась за не большие гривны выкрасить знаменитую плотину в цвета триколора. Прямо промышленная альпинистка. В юности была парашютисткой. Как и Прасковья. Держит небольшую лавку, предлагая форменным оселедцам и усам трубки, чубуки, тютюны. Тут пути прообраза не сильно расходятся с персонажем. Владелицей элитного именного ателье, шьющего известным киевлянкам уникальные русские сарафаны. Неизменной патриоткой России, гордящейся сыном, марширующим Девятого мая по Красной площади. Любящей народные песни. Пару текстов для неё, записанных в унечских деревнях, я ввёл в роман.
Впрочем, и Люба не потеряла генной русскости, брянскости. Охотно с мужем взяла в скорый поезд на вокзале дитё у совершенно незнакомой женщины, умоляющей забрать с собой её маленького сына, чтобы увезти подальше от только что нагрянувшей чернобыльской беды. Сама мама выехать не могла. Взяла у четы лишь адрес. Появилась в Запорожье через месяц. Естественно, эпизод отлично вошёл в авторскую характеристику Прасковьи.
Добавлю, что мальчика звали Тарас Шевченко. Полный тёзка Кобзаря. Если помните из прежнего эссе за десятое декабря, такова девичья фамилия супруги моего однополчанина Николая Самсоненко. О чём я узнал года через три после выхода романа. Как и то, что у неё есть цыганская кровь. Цыганка в роду была и у моего героя Тараса Уса. Даже танцевала перед Пушкиным в Бессарабии. Скажете, случайно я так написал? Не соглашусь.
В гостях у супругов Самсоненко их невестка Татьяна, филолог, спросила: «Как же вы смогли всё предугадать»? Я молча указал пальцем в потолок. Мол, всё пришло сверху! «Это заколашивалось Слово /На святого Летнего Николу». (То есть роман я начал писать именно 22 мая 2006 года). Так подчёркивается в стихотворном прологе.
Когда я впервые читал начальные страницы романа, где несколько раз упоминается Николай Угодник, то слушавшая меня на Брянщине по телефону двоюродная сестра, у дома которой, как у бабы Ванги, в те годы со всей страны на машинах собирались толпы, желающие получить душевное и физическое исцеление, воскликнула:
- О, икона Николая Угодника осветилась!
Работа над романом закончилась в Духов День 4 июня 2012 года.
Шёл я в церковь за святой водою
Меж постриженными тополями.
Вслед калеки под руку с бедою
Радостно стучали костылями.
Может быть за то, что с Николаем
Восходил мучительно я к Богу,
Мир на Духа показался раем,
Снизошедшим в праздник на дорогу.
Эти строки в романе поставили точку.
Отец Роман
Когда я лежал под наркозом после сложной операции в реанимации и врачи ничего не гарантировали, жена взяла из моей палаты рукопись «Тараса и Прасковьи» и пошла в церковь. Обратилась за помощью к священнику. Тот ответил, что всё в воле Божьей, но рукопись благословил на издание в Сыктывкаре. И тут жена, вздрогнув, услышала обращение служки к иерею:
-Отец Роман!
Позже уже сам сходил за благословением к нему, а по издании подарил том, на голубой обложке которого (любимый цвет Богородицы) образы милых моему сердцу Тараса и Прасковьи, подсказанные автором художнику Алексею Попову (!) до мелочей. Между ними вдали православная церковь.
Стоит ли говорить, что через день после окончания романа ко мне на Пушкинском празднике подошёл очень известный в Коми бизнесмен и меценат и без подготовки сказал:
- Сбрось мне на электронку роман. Я прочитаю.- Сам русский поэт, блестяще закончивший аспирантуру МГУ, он вскоре пригласил меня к себе домой и за дружеским столом заявил:
-Я издам твой роман. Подготовь расчёты и укажи издательство.
Мецената, конечно, звали Николай Николаевич. Кто его надоумил, тоже знаю. Двоюродная сестра просветила. Да и вы сами, надеюсь, догадываетесь.
Знакомство Тараса и Прасковьи предрёк Паше в первой юности забредший в их дом шарманщик, обладающий способностями волхва. Видать, он знал, что их дальние предки познакомились под Стародубом в военных стычках со шведским войском, спешащим к Полтаве. В другом поколении будущие родичи дружат уже во времена Переяславской Рады. Как говорят на Брянщине, любовь моим героям была наконована. И они познакомились. В Брянске. Там Тарас служил после окончания Мулинской сержантской школы. На одном из местных заводов. В медпункте. Солдаты тогда при случае нередко, с выгодой для части, помогали рабочим. В основном тяжести таскали. Вот Ус слегка и надорвался. Поясница стрельнула.
Фельдшер Прасковья Шипикина, мгновенно его узнав по описанному шарманщиком портрету, обильно, можно сказать, от всего сердца, вымазала будущему жениху йодом спину. Самому бравому сержанту показалось, что мазала не йодом, а мёдом! Словом, брянская краса зацепила казака. Да и сам Тарас уже не раз видел суженую во сне.
У русской Прасковьи и украинца Тараса двое сыновей. Каюсь, Остап и Андрей. Пусть Николай Васильевич не обижается. Остап выпускник Рязанского училища ВДВ и академии. Служит в Российской армии. Полковник. Вот-вот получит генерала. Прошёл и Кавказ, и Балканы. Вместе с женой. Военной медсестрой, рожавшей сыновей между походами. По задумке автора, когда получит третью генеральскую звезду, станет губернатором Запорожья. Всё кажется, к тому в городе на Днепре идёт.
Что касается фамилии Ус, то я её не выдумал. В нижегородском Мулино мы с её обладателем учились в одной разведбатарее сержантской школы. Вместе попали служить на его родину. Чистейший запорожец. Рослый. С пшеничными усами. Потаённой любовью к горилке. Конечно, и Ус (имени не помню), и Николай Самсоненко, о котором я писал в предыдущем эссе, не могли полностью создать образ Тараса, сына героя Соцтруда, впоследствии, главного инженера, председателя колхоза, первого секретаря райкома, а после развала СССР вахтовика-нефтяника в Сибири, поднакопившего там деньжонок и купившего хуторок в степи под Запорожьем. Так сказать, хохлацкого довольно успешного фермера, торговавшего овощами и фруктами до Майдана с Россией. Ещё добрый десяток мужиков по обе стороны границы помогли довести образ героя до кондиции. У каждого за плечами по сотне-другой живых «припёк». В том числе и среди украинцев, живущих и промышляющих вахтами в нашей стране. Север, например, ими полон.
Сирин и Гамаюн
Теперь я понимаю, что роман в мою судьбу был вписан заранее. Его только требовалось выстрадать и положить на бумагу, всё время чутко прислушиваясь к небесам. Работая газетчиком в Погаре, Мглине, Климово, Комаричах, Суземке, Гордеевке, поэт Владимир Подлузский купался в россыпях русских характеров, многочисленных говоров, до коих не добрались ни Даль, ни Ожегов, неимоверных судеб, всеобщих раздумий и собственных прозрений. Слава Богу, я в те годы не оказался в вожделенном «Брянском рабочем», который в миг бы отдалил меня от благословенного народа. Главного источника вдохновения. Каждый день надо мной витали мифические славянские птицы Сирин и Гамаюн, свившие гнёзда в отведённых им закоулках произведения. Добрым словом я вспомнил в романе многие райцентры, села, посёлки и просёлки. Почти всегда сохранял брянскую топонимию. До сих пор многие прообразы, даже мимолётных персонажей, коих в произведении около полутысячи, живут в Унечском, Климовском, Мглинском, Погарском, Суземском и других районах. При том не подозревают, что сослужили литературе добрую услугу. Надеюсь, эссе восполнит сей исторический пробел. Тысячи брянцев помогли мне написать роман в стихах «Тарас и Прасковья». Все они в основном из прежних советских времён. Есть и более молодые современники. Они вполне заслужили, чтобы остаться на страницах отмеченного Москвой произведения. Среди прообразов бывший губернатор Юрий Лодкин (пользуясь случаем, выражаю соболезнование Юрию Евгеньевичу в связи со смертью его супруги), телевизионный журналист Борис Соколов, газетчики Владимир Гуторов, Юрий Раханский и Александр Ковалевский. Многие и многие другие. Со всеми я не раз в жизни встречался и обо всех могу сказать только добрые слова. Коррупционные скандалы и аресты губернаторов на Брянщине и в Коми тоже в романе были предсказаны. Что легко проверить.
Словом, крест, возложенный на меня в два годика в Бытоши моим дедом-священником, которого, как попа-зэка, с Беломорканала после личной напряжённой беседы освободил сам Сталин, и густой флёр мистики, приданный деревенским детством в противовес крестильной рубахе, создали густо удобренную духовную почву для романа. После праведных речей проповедник месяц ждал расстрела, а получил команду на выход с вещами и бумагу в Орловскую епархию на новый приход. Непознанное жило каждую ночь в любом уголке родного унечского Рохманова. Сотни бытовавших тут легенд всегда имели некую подоплёку. Местный Звонов лог мало чем по сказам отличался от тургеневского Бежина луга. Кажется, и сам Гоголь, ездивший по лужам в коляске через соседний Погар, бывал в нашем селе и подсмотрел своих будущих героев. Не зря каждое лето с братьями моей бабушки Марии Тимофеевны, поповны и учительницы, Николаем и Александром, учившимися в Неженской семинарии, приезжал в Рохманово их соученик Павло Тычина, впоследствии знаменитый украинский письменник. Неудачно, между прочим, сватавшийся к бабушке. Помню лишь в домашнем архиве плотные и полустёртые снимки гарных парубков в парадной «бурсовской» форме. Если добавить, что далёкий предок по отцу ещё в конце 17 века был ректором Киево-Могилянской академии, а дядя родителя по бабушке, академик, числился одним из редакторов Русских орфографических словарей, то сам Бог мне велел засесть за роман «Тарас и Прасковья».
После недавней публикации на знаменитом портале БрянскTODAY, куда поэт отправил письмо по ошибке, думая, что пишет в «Брянский рабочий», а на самом деле следуя планиде, я понял, что почти фантастическая история с получением в Москве Национальной литературной премии не закончилась. Она требует пояснений и анализа. Попробую осмыслить то, что, как считают литературные критики, понять почти невозможно. Сам шестилетний литературный процесс.
Реклама
Наверняка каждый добропорядочный гражданин задумывался над вопросом в чем суть церкви. На самом деле значение церкви огромно для любой религии. Она имеет большое влияние на политику, экономику страны. С давних времен монархи не решали важных вопросов без участия церкви.
