Случайно в Интернете мы наткнулись на записки капитана — артиллериста Якова Гельфандбейна.
— Судьба распорядилась так, что мне, по сути дела мальчишке, пришлось побывать в том самом окружении, в которое попала 50-я армия Брянского фронта (командующий — генерал-полковник А. Еременко). Она сдерживала рвущуюся, в бешеном рывке к Москве, 2-ю немецкую танковую группу Гудериана.
Сентябрь 1941-го.
Наша 260 стрелковая дивизия 50-й армии находилась на рубеже обороны — западном берегу реки Судость у местечка Жирятино в 35-40 км. западнее Брянска. Я, в свои 19 лет, только что испеченный лейтенант, командир взвода разведки конного дивизиона артполка.2-го октября немецкие танки прорвали оборону и обойдя с востока, заняли Брянск. Мы в окружении. Но что в то тяжелое время могли сделать наши, с позволения сказать, «орудия»? Наскоро, в несколько дней сформированный в городе Кимры под Калинином полк, получил разношерстное вооружение.
«Бомба», «Картуз», «Накати», «Фитиль», «Охлади» — лексикон нашей второй батареи, вооруженной «48-линейной мортирой на лафете Венгловского». Эти музейные мастодонты на шестерке першеронов воевали еще в Русско-японскую. Накатить после выстрела орудие вручную, окатить ствол водой из деревянной бадейки, подвешенной на цепочке к оси колес с человеческий рост (запас воды — в бочке), загнать в казенник 43-х фунтовую бомбу, навести орудие по мушке, как винтовку и по отвесу, чтобы получить нужную дальность стрельбы — приемы, известные чуть ли не по фильмам о войне 1812 года!
Нет худа без добра! Какую панику наводили свист и разрывы бомб среди пехоты противника если, конечно, они ее достигали! Бомбы эти, не принося ощутимых потерь, рвались со страшным грохотом и клубами черного дыма, совсем как в историческом кино, разбрасывая вокруг мириады мелких, в общем-то безвредных искр и… десяток, с бутылку величиной, осколков. Но солдаты противника бросались на землю, не понимая чем их «угощают» русские. Как говорится «и смех и грех».
Первая батарея имела полковые пушки образца 1902 г., поражавшие немецкие танки первых месяцев войны лишь на близком расстоянии, а третья была вооружена 122мм. гаубицами образца 1938 г. с превосходными тактико-техническими данными, но тогда снабжалась лишь осколочными снарядами. С орудием именно этого типа мне пришлось пройти по дорогам войны до ее конца.
А вскоре мы мы увидели, что на вооружение Красной Армии поступает и кое-что посерьезнее «безоткатного орудия на лафете Венгловского». Ранним утром на исходе сентября голубое небо у небольшой деревушки Издешичи под Жирятино, прорезали десятки невиданных ранее огненных смерчей, клубы желтого дыма и пыли поднялись, заслонив солнце. Неслыханный ранее грохот, сравнимый разве что с мощным львиным рыком (до сих пор не могу найти убедительного аналога звуку срывающегося с установки реактивного снаряда) взорвал предутреннюю тишину.
Это был один из первых уничтожающих залпов нового вида артиллерии — реактивной, точно по переднему краю противника. Немцы, обезумев, побежали на запад. Но одновременно, не выдержав, бросились — на восток и наши еще не обстрелянные пехотинцы, ошарашенные неожиданным, невиданным ранее, вплотную к их позициям обрушившимся огневым шквалом.
Если наши солдаты быстро пришли в себя и поняв, что снаряды падали все же на немецкие головы, через несколько часов вернулись на свои позиции, то немцам это быстро сделать не удалось: возвращаться было некому. Те, по кому пришелся удар, лежали черными желеобразными расплывшимися массами на обожженной земле (такого действия не видел больше нигде и никогда), а уцелевшие бежали, потеряв рассудок. И хотя нового оружия было еще мало, оно разило врага не только огнем, но вселяло веру и уверенность в победу!
Много позже, в бою за Армянск на Перекопе, я своими глазами убедился в моральном воздействии лишь только неожиданного звука ракетного залпа. Колонна пленных, бредущих под прикрытием Перекопского вала, подошла к нему в момент, когда с другой его стороны, скрытая для их глаз батарея произвела залп через головы идущих. Оглушенные, уже ранее познавшие, что это значит, они кинулись на землю, глаза навыкате, на губах пена. Долго потом они дрожащие, становились на обессилевшие ноги, долго строились и медленно, сгорбившись, понурив головы, плелись за одиноким конвоиром. Их спасение — плен. А в 41-м, нам было не до пленных. Самим бы не стать пленным. Плен для меня означал смерть, это я понимал четко.
50-я армия в трагических октябрьских боях 41-го, отходя с рубежа западнее Брянска до Тулы и выходя из окружения, оставила в окружении 90 тысяч своих солдат и офицеров. Я, волею судеб, оказался в числе 12 тысяч ее бойцов и командиров, сумевших пробиться к своим. Но больших невзгод чем в те, первые дни войны, мне испытать не пришлось. И надо сказать, трудности психологические, намного превосходили невзгоды физических перегрузок или даже страданий от полученных ранений.
13.10.41. Я помню именно этот день и именно в горелом болоте (которых было неисчислимое множество в Брянских лесах), когда мне пришлось отстреливаться от немцев с собакой и от уже присоединившегося к ним местного полицейского, преследовавших нас. Укрывшись в какой — то землянке, накрытой полусгнившими шпалами от узкоколейки, по которой вывозили срубленный лес, мы первыми двумя выстрелами убили собаку и полицейского, обратив немцев в бегство.
14.10.41. — 15.10.41. В эти дни мы вели большой бой, прорываясь из кольца. И получилось так, что наши отходящие части оказались на большой лесной поляне, густо заросшей кустарником. Немцы вели непрерывный обстрел по площади, то ли не рискуя двигаться в кустарник, то ли просто не считая рациональным это делать.
Два дня наши орудия вели огонь по противнику, и здесь особенно отличились зенитчики 76-ти миллиметровой батареи. Их огонь прямой наводкой помог подавить несколько немецких минометов и уничтожить несколько бронетранспортеров, двигающихся вдоль опушки леса. Это нам сильно помогло, и мы сумели ночью выйти из кольца и опять углубиться в лес. К тому времени до линии фронта оставалось еще километров около восьмидесяти, но сама линия фронта была в движении, увы — на восток.
16.10.41. — 19.10.41. Мы шли на север, точнее — на северо-восток, в направлении города Белев и вышли на безлесную местность. Командиры у нас оказались толковые. Я помню майора (запомнился обросший бородой), который очень оперативно, решительно и умело объединял разрозненные группы окруженцев под свое руководство. Он сумел сплотить отряд в пару тысяч человек с артиллерией, минометами, с десятком пулеметов и обозом для раненых, а это большая сила, и в составе этого отряда мы сделали еще два прорыва — один в районе Гутовского лесозавода, другой под Белевым, где и вышли к своим.
Большие трудности создавали нехватка питания, холод, сырость и рано выпавший снег, хотя в принципе мы были одеты по сезону. Когда съели весь НЗ, питались всем, что удавалось найти в лесу, вплоть до подстреленных ворон (хитрая птица и видит охотника издалека), собирая на ходу мороженную лесную ягоду и грибы, изредка выглядывающие из под снега, варили их в каске, но соли не было. Но главное — не было табака. Его выковыривали по крупице из швов карманов, мешали с соломой..
Ночь 20 октября запомнил на всю жизнь. Изголодавшиеся и измученные вшами, решили зайти в деревню. Это была деревушку Мыврино — несколько домов в два ряда, метров в ста от опушки леса. Решили разместиться в домах со стороны опушки.
Жители нас приняли радушно, накормили горячим, сделали баньку и положили спать — кого на печку, кого на лавку, кого на полу. Немцев поблизости мы не видели и были спокойно. А ранним утром, еще только поднималась заря, будит меня часовой. Говорит, глядите в окно, товарищ лейтенант! Немцы! Отклоняю занавеску — из домов напротив, со стороны поля — выходят и строятся в шеренги с полсотни немцев, вооруженных двумя пулеметами, с ротным минометом и два бронетранспортера на полугусеничном ходу, вооруженные пулеметами.
Когда они пришли в деревню, до нас или после нас — так и осталось непонятным, но вступать с ними в бой, имея в руках только карабины и с десяток гранат, мы не решились — чересчур слабо мы были вооружены против них. Переждав, когда они построятся, произведут свою проверку и, погрузившись в транспортеры, отправятся вон из деревни, мы бросились к лесу. Больше мы ночевать в деревнях не решались.
Из окружения после скитаний по немецким тылам в Брянских лесах мы вышли через 28 суток к Туле. После ноябрьских боев в районе Тульского спиртзавода и проверок особистов, я был направлен, на переформировку в офицерский резерв фронта….
Яков Гельфандбейн.
Автор — в годы войны капитан-артиллерист 331 краснознаменного гаубичного артиллерийского ордена Суворова Севастопольского полка резерва Главного командования
На фото: Гельфандбейн во втором ряду крайний справа.
