Когда-то меня поразила одна фраза Хемингуэя. Он вспоминал о своей журналистской юности в качестве криминального репортера. И в частности, обмолвился, как бродил по таким местам, где каждый должен был быть готов убить первым, чтобы не убили самого. И вспомнилась мне одна история.
Только начав работать в областной газете, я напросился в рейд дружинников. Хотел героический репортаж написать, хотя вообще все эти дела представлял весьма туманно. В отделе милиции усталый капитан познакомил меня с крепеньким, невысоким мужичком примерно моего возраста, в спортивном костюме и маленькой кепочке, надвинутой на лоб. И сказал:
- С ним пойдёте.
А мужичку указал особо:
- Ты, Тумарьков, за корреспондентом присматривай. Лично отвечаешь.
И мы побрели по вечерним улицам. Я пытался разговорить Тумарькова на какие-то интересные истории, то тот отвечал коротко и односложно. Токарь на заводе. Работа скучная. Вот и в дружинниках он ходит скорее со скуки. Хочет завербоваться на Севера.
Бродили мы эдак с час, и тут понесло моего спутника в темные улицы Татарской слободы, в самые нехорошие места. Заборы какие-то кривые, облезлые домишки. Здесь, под жестяным фонарем на столбе мы и наткнулись на компанию подростков в самом сумасшедшем возрасте – 15- 17 лет, человек десять. Поддатые, злые, совсем без мозгов. Стали они к нам привязываться, задирать нас из –за наших красных повязок на рукавах. И ведь не побежишь: Неловко для нас, взрослых!
Я про себя решил, что вот сейчас, под этим качающимся на ветру фонарем нас точно и сильно отдолбят. И не взирая, на все наши серьезные удостоверения. Но вижу: Тумарькова ситуация ни в коей мере не смущает, глаза его заблестели. Он негромко командует.
- Отступаем к забору.
Отступили мы к забору
Следующий приказ Тумарькова :
- Выворачивай доски.
Выдернули мы из трухлявого забора по доске и встали с ними перед бандой малолеток, как с копьями, наперевес. Из доски Тумарькова, как штык блеснул на свету огромный ржавый гвоздь.
- Ну, ссуки!- вдруг закричал Тумарьков хриплым голосом. И он бросил кепочку наземь. – Приключений на голые жопы захотелось! Будут вам приключения! Хоть одного, но завалю!
И с этими словами кинулся на пьяную шоблу, вперед, а я - вслед за ним. А на ходу лихорадочно размышляю, что сейчас мы кого-то убьем, и нас в итоге непременно посадят. А я совершенно посадки не желаю, я даже свой героический репортаж дописать уже не хочу, потому что меня дома жена и двое детей ждут, и я за них в этом мире отвечаю.
Но тут случилось нечто невероятное. Компания наших неразумных врагов, каждый и которых видимо, решил, что страшный гвоздь – копье попадет в голову именно ему, в мгновение рассыпалась и разбежалась.
Подобрал Тумарьков свою кепочку, покидали мы наши опасные доски и дальше двинули, молча. Наконец, Тумарьков сделал, с паузами между предложениями, следующее официальное заявление для прессы:
- Корреспондент, знаешь, ты эта…Ты эту историю в газете не прописывай…Могут неправильно понять… А лучше и вообще ничего не пиши.
Не так –то прост оказался по жизни этот токарёк - любитель ночных приключений. Спросить Тумарькова, ударил бы он кого своим оружием или просто пугал, я постеснялся. Хотя, как теперь понимаю, он тогда действовал вполне всерьез, как на войне. И только потому шпана от нас разбежалась. В общем, получилось прямо по Хемингуэю.
Ну, а больше ничего памятного в тот вечер не произошло. Репортаж про дружинников я так и не написал. Сказал своему начальнику отдела Стасу Жмыреву:
- Не было ничего интересного.
